Самой шизной работой, которую я осчастливила, был подвальчик интеллигентских вырожденцев на Чернышевской.
Ядро конторы составляли восторженные матроны в камеях, да мужики в бородах-сединах разной степени сальности. Ба-альшие художники слова, кисти и ноты, все, конечно, "близкие друганы" ЙосиБродского и СерёгиДовлатова. А дамы - очень тайные музы Тарковского и компаньонки АнныАндревны на нелегальном положении.
Понятно кароч.
Целыми днями эти люди пиздели о высоком, пока мы с обкуренным дезигнером Дениской и курьером-социопатом Нонной ворочали, так сказать, мешки: врубали OZZY и печатали визитки-флайерсы-буклеты, царапали рекламные статейки, выцыганивали бабло у спонсоров нашей пыльной конторки. Да, находились идиёты, которые отсыпали монет этому гнездовью глухарей на культурном току! Начало двухтысячных, выжившие красные пиНжаки захотели духовности, бл.
Бабло уходило в карман главнобородого хозяина фирмы и его приторной жены с камеей 1-й степени. Остатки кидались на аренду и кофе с дешёвыми печеньками для кухонного пиздежа.
Так как кроме нас троих работать работу было некому, а Дениска и Нонна подчинялись только мне, вопрос фактической власти этого болота сомнений не вызывал.
Входя в офис, я первым делом орала: "Пошли всё к такой-то матери, уроды!", вернее: "Всем доброго утречка, госсспода!" и ногой распахивала дверь в кухню. Во-первых, это красиво и стильно, а во-вторых, в руках у меня всегда болтались пачка кефира и мобильник с большой антенной. Ответом был страх и уважение (как вспомню - так и всплакну от нежности).
Деньги, кстати, перепадали хорошие, хоть и маленькие, но Бог ты мой, сколько ж было куражу! И свободный график, и ощущение блядского цирка с петербургскими конями в дивно скроенных белых пальто. Что может быть лучше?
Муж приносил домой пачки иностранных купюр, перемотанных красными резинками, сыночка посещал ясли на Грибоедова, где декламировал Шевчука, наши окна выходили на Казанский собор, а Россия ещё казалась вполне пригодной для человеческой жизни страной.
Вот-вот. Уже скоро.
Какие мы были тогда весёлые дураки и дуры.
Особенно я.
Екатерина Прокофьева